Я был, слава богу, беспартийным и потому недосягаемым для партвзысканий. А что могло быть ещё страшнее?.. Отвечу: мне попросту жрать было нечего, мне и моей семье. Я работал на полставки техреда в журнале «Простор» (и то, благодаря упорным настояниям Олжаса).
Мать лишь спросила меня:
– Посадят?
– Вроде не должны. Времена не те.
Говорят, Димаш Ахмедович Кунаев – он, кстати, сделал всё возможное, чтобы вывести Олжаса из-под удара – так вот, когда Кунаеву доложили о принятых мерах, он засомневался даже: а надо ли было так вот сразу – увольнять редактора?..
Я получал на руки 41 рубль 50 копеек. И податься было некуда. Затопчут, сотрут в пыль.
Раз в три месяца с женой случалась молчаливая истерика. Выплакав в очередное раз своё бессилие перед системой и судьбой, она тянула лямку дальше, изо всех сил пытаясь меня ободрить. И длилось это больше трёх лет. Потом удалось добиться (опять же с помощью Олжаса), чтобы меня отправили на Высшие литературные курсы в Москву – в почётную, так сказать, двухгодичную «ссылку». Авось, зацеплюсь там. А нет, всё равно за два года позабудется – сгладится.
Ан нет! Не забылось, не сгладилось. И длилось вплоть до той минуты, пока жива была родная наша Советская власть и пока разруливала наши судьбы не менее родная партия, та самая, которая «ум, честь и совесть эпохи». Нет, на работу меня брали, а вот печатать – всё так же не печатали. Издатели шарахались от меня, как от чумного.
Роман мой, наверное, не такой уж бездарный, оказался в заложниках. Мордовали его, как могли! Господи, что с ним только не делали, как его не терзали! Он отличался «лица не общим выраженьем», а потому, наверное, был уязвим. Ну, не сравним он был с бильярдным шаром, где зацепиться–то не за что!.. И главное – кто мордовал? Александр Иванович Егоров – был, был такой редактор из газетчиков, он даже заведовал редакцией русской литературы. Он написал ред.заключение на 18 машинописных страницах, и все эти 18 страниц были обоснованием того, что ни мой роман, ни сам я лично не имеем никакого права на существование в литературе. Кто там был ещё? Ах, да: некто Петровский, некто Шумский… Господи, как же они боялись уже одного упоминания моей фамилии. Виктор Мироглов (царствие ему небесное!), добрейшей души человек. Он «держал» мой роман до упора, до последней своей минуты на посту заместителя главного редактора «Жазушы». Вот он уволился с должности в 9:30 утра, а в 10:00 роман пошёл в набор.
Не думайте, что это не имело никакого отношения к «Аз и Я» – имело. Ещё как имело! То был действительно «разгул реакции». И реакция эта была зримым ответным шагом на ту грозную энергетику, которую излучала книга Олжаса и от которой шарахались, как чёрт от ладана, сильные мира сего – да и бессильные тоже.
Больше всех пострадал ВК – так его звали в кулуарах, так назовём и мы. Он занимал высокую должность в Госкомитете по печати, я и не знаю – какую, меня это мало интересовало тогда, а сейчас – тем более. В результате всей этой перетряски он на какое–то время стал заместителем главного редактора по русской литературе в издательстве «Жазушы». Будучи в Госкомитете, он книгу Олжаса не додушил – ну, руки были коротки. Зато теперь зарезал «Искупление Дабира» Мориса Симашко и «Возвращение учителя» Ануара Алимжанова. Он замордовал вконец Тамару Мадзигон (тогда беременную, кстати), рассыпав набор её первой книги. Он, видно, до конца не соображал, с кем имеет дело. Тамара сумела через Москву отстоять свои права, вынудила «Жазушы» вновь набрать свой сборник «Солнечный ветер» и всё же издать его. Правда, это укоротило дни её жизни. Книги Алимжанова и Симашко сочло за честь напечатать издательство «Советский писатель» в Москве. Естественно, на мой роман ВК наложил строжайшее табу.