– Туда нельзя, – Бахрам замахал скалкой. – Там Бармалей!
Из-под стола вылезли девчонки, схватили маму, кто за руки, кто за платье:
– Не ходи, мама! Не открывай дверь! Там Бармалей! Он к нам стучится!
Мама удивилась, но сказала:
– Я чуть-чуть, – отодвинула детей, тихонько приоткрыла дверь, заглянула в комнату. Дети замерли. Мама рассмеялась и сказала:
– Не бойтесь, посмотрите, вот он какой – Бармалей! – и распахнула дверь. В комнате никого не было, сквозняк шевелил тяжёлые шторы, а на снежно-белом абажуре-ришелье сидел огромный коричневый майский жук. Он цеплялся за полотно лапками и сердито гудел. Мама взяла газету, свернула трубкой и выгнала Бармалея за окно. И тогда сестрёнки, братец и мама обнялись, засмеялись и заплакали. От радости.
Страшная история
Работала на алма-атинском почтамте приемщицей телеграмм тётушка Дильназ. По возрасту, вроде, тётушкой её звать не положено – ещё сорока не исполнилось. Но очень она была уютная, домашняя, всех молоденьких девчонок опекала. Нет, жизни не учила, не наставляла – просто выслушивала, когда надо, сочувствовала и поила чаем. Чудесным китайским зелёным чаем с непередаваемо вкусными лепёшками. Жила она одна в хрущевской двушке – ни мужа, ни детей. Из близкой родни – только старший брат Муким, который с женой Разиям и дочерью Насибой жил в Чилике и приезжал к сестре раза два в год, по праздникам – на день рождения, и на родительскую поминальную годовщину. Дильназ всё ждала, когда Насиба школу закончит, поступит в институт и станет жить у неё – даже большую комнату для племянницы приготовила. А время тянулось и тянулось, медленно, как патока. Уже устала ждать тётушка Дильназ.
Наконец настал долгожданный тысяча девятьсот семьдесят седьмой. Насиба закончила школу с золотой медалью, дорога в любой вуз открыта! Родители счастливы, тётушка радуется, а дальние родственники из Китая, уж неизвестно каким способом, но передали по такому случаю подарок – редкой красоты ковёр. Шерстяной, с высоким ворсом, по чёрному фону огромные розовые и малиновые пионы среди зелёных листьев. Разиям на ковёр посмотрела и говорит: «А давай, доченька, пока ты замуж не выйдешь, ковёр у нас в спальне повисит». Насиба, добрая душа, согласилась: «Конечно, мама, путь в спальне висит. Я все равно у тёти Дильназ пока жить буду». Муким на выходные в город.
Поехал, дочкины книги и вещи к сестре повёз. Так мама с дочерью сами ковёр в спальне повесили. А ночью раздался из спальни страшный крик – Насиба вскочила, к матери кинулась, свет по пути включила, забегает – лежит мама на полу, у кровати, мёртвая, и лицо от ужаса искажено до неузнаваемости.
Похоронили Разиям, отплакали, погоревали; разошлись соседи по домам, Муким в спальню ушёл, а утром так и не вышел. Насиба ждала-ждала, но к обеду не выдержала, заглянула в спальню, а отец мёртвый. И лицо такое, будто кого-то страшного увидел. Милицию, конечно, вызвали. Но кого искать, где искать? Так никого и не нашли, и ничего не узнали.
Дильназ взяла племянницу к себе жить, вещи домашние кое-какие перевезла. Особенно ей ковёр понравился – повесила его в большой комнате. А Насиба стала спать на диване, как раз у стены, где ковёр висел. И вот, как-то зимой готовилась Насиба к экзаменам – известно, от сессии до сессии живут студенты весело, а в последние дни и ночи – штурмовщина. Так перед последним экзаменом решила она днём поспать, а ночью позаниматься, и с утра на экзамен пойти. Поставила будильник на час ночи и заснула.