Порой отчаяние и безысходность брали верх. Несколько раз я был на грани. Хотелось уж скорей положить всему конец. Вот только где и как?.. Однажды я сказал и ей: «Не могу больше… только как я тебя одну оставлю?!» Она прижалась ко мне, заглянула в глаза: «Что ты такое говоришь?! Подумай о детях, как им жить после этого? Надо уходить достойно. Помнишь, старики просили Всевышнего о сохранении чести в обоих мирах? Не гневи Бога, поживём сколько суждено. У всех один удел. Только дороги разные».
И вот те последние мгновения. Боль страшная разорвала, распорола мою грудь…
А дальше… я слышал только её голос… она вскрикнула, сдавленно вырвались рыдания. Иман иіру – это единственное, что она могла теперь сделать для меня: она провожала меня в вечное скитание…
Родная моя, не плачь, мне хорошо здесь, боль ушла, отступила. Я буду ждать тебя. Но ты не торопись: ты пока должна оставаться с детьми. Я буду рядом, когда ты испечёшь поминальные шелпеки, прочитаешь по мне молитву и, открыв окно, взглянешь в вечное небо… И вот тогда-то чёрный скворец и прилетит спеть для тебя свою Песнь.
* * * * *
Луна высоко в поднебесье ярко освещает всё вокруг. Время от времени, не в силах уснуть, подхожу к окну. Уже потушены огни на высокогорном лыжном курорте, чуть левее от пика Комсомола, на седловине; потушены огни и на колесе обозрения возле Меги. Но сон не приходит. Планшет. Чья-то ссылка. Евгений Дога. «Граммофон».
Послушала раз, другой, третий. Мысли всецело, безоглядно устремились вслед за чудной мелодией. Пришло хоть на какое-то время спасительное забвение.
Заснуть удалось под утро. Утро – никакое. Скорый завтрак. И на воздух. Скорее на воздух. Нельзя жить всё время прошлым.
В глубине парка, отдалённого от шоссе, крона зарослей боярышника сплошь усеяна привядшими бордовыми гроздьями плодов. Среди голых, свет светло-серых, густо разросшихся веток снуёт несколько чёрных скворцов, перелетая с ветки на ветку, высматривая, выискивая ягоду получше. Только чёрные скворцы да поодаль несколько синичек. Ни сорок, ни ворон, ни шпаков.
Показался вдали мужик с собакой. Подойдя поближе, он переложил поводок в противоположную от меня руку и сошёл с тропки, уступая дорогу.
– Низьльляя… – вдруг сказал он. Серьезно, без намёка на улыбку.
Наверное, китаец.
На деревьях вдоль дороги ягоды тёмные, почти чёрные, сморщенные. Навряд ли ими прельстятся, хотя в морозные дни конца зимы, может, и они пойдут во благо. Там много всякой живности, перебегает дорогу и белка. Вот и не злая собака встретилась.
В наушниках – ночной вальс. Получается, всё-таки не ночь навеяла грёзы. Вновь стало легче. Мелодия захватывала, утешала, утишала.
Ничего, выкарабкаюсь.
