Как бы мне хотелось, родная, вот так же ухаживать за тобой в глубокой старости твоей… что бы с тобой ни случилось и как бы тебя ни изменила болезнь.
И я бы смог. Если бы только жизнь не распределилась по-другому…
А началось всё четыре месяца назад. У меня вдруг обнаружили то, чего все так боятся.
А у меня и так хватало всего. И почему-то все – и врачи, и родственники – решили скрыть от меня. Видимо, они думали, что, если узнаю диагноз, это только ускорит исход.
Четыре последних месяца моего пребывания на земле… Каждое мгновение – у каждого из нас в душе молчаливое, одинокое, тягостное прощание.
Каждый из нас тщательно охранял свою правду, избегал объяснений, пытался не выдать себя; а она и слёз не показывала, иногда только глаза вроде были припухшие. Она пыталась не сломаться, смириться с неизбежностью; истово, покаянно читала молитвы, моля Всевышнего уменьшить мои страдания. Как бы между прочим, заставляла произносить формулы из Корана. Я послушно повторял, словно ни о чём не догадывался. От безысходности в наши отношения в последние дни закрадывалась мучительная, несвойственная доселе некая отстранённость друг от друга. И я не винил её. Это она готовила и себя, и меня к предстоящему… она отпускала меня…
Однажды я всё-таки открыто сказал, что благодарен ей, что мы прожили с ней неплохую жизнь. «Что ты! Брось!» – испугалась она. «Скоро у меня пропадёт голос, я не смогу тогда сказать то, что хотелось бы. Прости, прости меня, если что!» – произнёс я. «За что тебя прощать?! Ты никогда не обижал меня. Это я благодарна тебе. Я всегда была счастлива с тобой», –ответила она, успокоившись.
Я всё больше отдалялся от земных дел, хотя пытался делать вид, что радуюсь жизни и верю, что ещё протяну какое-то время, поживу, как все. Часто виделись родители и все те, кто ждал меня «после». И среди ночи, если не спалось, за мной по пятам один за другим, пытаясь дотронуться до моего плеча, тянулись два моих друга, за несколько лет до этого покинувшие землю. Стоило лечь, как кто-то ещё пытался дотронуться до моих ног…
Она успокаивала, просила повторять за нею формулы, чтоб я мог заснуть. Напоминала, что на полке рядом с постелью –отцовский Коран, в котором сохранились закладки, оставленные им.
Отец был сдержанным, уравновешенным, уверенным в себе человеком. В последние месяцы его жизни я заставал его иногда растерянным; влажный, лихорадочный блеск его чёрных, выразительных глаз был нестерпим. Иногда редкие слёзы скатывались по его ещё гладкой, смуглой щеке. Странно и больно было видеть…
У меня же не было слёз. Я не мог облегчить боль свою слезами, выдавить из себя её –и боль сердца в прямом смысле слова, и боль души, боль расставания с жизнью земной. Я всё время думал об этом, все мысли неизменно возвращались к этой теме, я вспоминал, как долго не мог поверить в реальность исчезновения своего отца, недавно ещё реального человека. Где он? Неужели всё, что осталось от моего отца, с которым у меня была особая связь и особое понимание друг друга, лежит здесь, под этим осевшим холмиком земли?.. И никогда его уже не будет, и никогда я не увижу его больше?..