— Он то через родителей своих, -продолжала бабушка, — или ещё, почему то, больше десяти лет в лагерях провёл. Говорят, наших татар на бунт поднимал….
— Не знаешь, не болтай! — я так и подпрыгнул от неожиданно громкого возгласа. За нашими спинами стоял дед. Видно было, как от волнения у него подрагивали руки.
— Сам же говорил, — оправдывалась бабушка.
— Так тоже… только тебе, а ты …зачем ему об этом знать?!
— Он большой уже! — погладила меня по голове бабушка — Пусть знает и эту сторону жизни. Ты чего так разволновался? Балам, измерь- ка деду давление….
***
К вечеру пропала Вера. Сначала дед опомнился, вышел на дорогу. Долго вглядывался на обе стороны. Затем и бабушка выбегала, глядя то на дорогу, то сложив ладонь «козырьком» напряжённо вглядывалась на одинокие кладбищенские камни.
— Где же её носит, окаянную! Отец твой будет волноваться… Может сама придёт…дорогу знает. Вот, там же была …ещё час назад!
На закате мои старики совсем разволновались.
— Сходи, поищи её вон, в том лесочке, за кладбищем, любит она там ходить… и веди домой! С минуту на минуту отец вернётся…
Я не стал долго себя упрашивать. Выскочил на дорогу и отправился в указанном направлении, где она должна была пастись, спасаясь от жары.
***
До перелеска я добежал скоро, старательно обогнув кладбище, всё же очень мрачное место. Да, к тому же пали сумерки, было очень неуютно. Отдышавшись от скорого хода, я присел в траву и прислушался. Какой- то звук привлёк моё внимание. Странный отголосок шёл из-под земли, как мне казалось.
Прислушиваясь, продолжал идти, пригибаясь к земле. Конечно, на ум пришли всякие бредни и про вампиров, в поисках новой крови, и про оживших мертвецов, в поисках своих душ и всякая подобная сумеречная чепуха.
В лесочке было тихо, умиротворённо. Я ходко шёл, заглядывая во все высокие кусты и низкие овраги, куда могла зайти наша лошадь. Уже зашёл в самую гущу, как вдруг услышал, тот самый только уже громче — явный крик. Но чей? На человеческий мало похожий, тогда…
О Господи! Я весь покрылся испариной. Крик повторился и, скорее, похож на звериный. Но какого зверя? Здесь и зверья то, по словам родственников, сроду никогда не водилось. А если всё же зверь, то, надо полагать, раненый. Кто ранил? Опять же, надо думать- человек.
Так крутились в моей голове разные мысли. Теперь каждый шорох за спиной заставлял меня бежать, не оглядываясь. Я выскочил на полянку, за ней жутко чернели остатки надгробных камней. В вязких густеющих сумерках, едва- едва виделся силуэт лошади, мирно пасущейся на этом скорбном клочке земли. Я всё ещё раздумывал, когда вопль повторился. Теперь, совсем рядом, я хорошо расслышал его.
Это был человек! Точно!
Весь в холодном поту, всё же не прямо, а огибая особо тёмные места, я побежал, решая сзади подкрасться к лошади, при этом от страха сильно пригибаясь, опять же боясь увидеть вурдалака, сосущего кровь…
Добежав, спрятался за высокий светлый памятник, одиноко белевший среди траурной темноты. Прижимаясь к тёплому нагретому дневным южным солнцем, тихонько выглянул, в сторону, откуда доносился голос, и где виделась фигура нашей лошади.