***
Позже я тоже привязался к Вере. Угощал яблоками, свеклой, сухарями. Иногда и кусочком сахара-рафинада — особо любимым лакомством.
Гуляла Вера исключительно самостоятельно. Уходила за посёлок и паслась среди тёмных каменных надгробий кладбища. Еженедельно отец верхом ездил с ней далеко. К дальней мелкой реке. Как- то раз взял и меня. Но я больше купался, обрадовавшись тёплой проточной воде. Отец же чистил и мыл животное, загнав её в речушку.
— Ты так её любишь! — не удержался я
— Жалею…. Она ведь недавно жеребёнка потеряла. Одиннадцать месяцев носила. Родила, а он через три часа умер. Вот такие слезы катились у неё из глаз. Вот такие, — отец ткнул мне в лицо сложенную «о»- фигуру тёмными пальцами. — Два дня мучилась родами. Жеребёнок красивый, как картинка… и умер…
Глядя на отца, я не переставал удивляться. Он ведь в Караганде работал шахтёром, после небольшой, но нашумевшей аварии ушёл в таксисты. Работу свою не любил. А вот поди же …лошади…умеет с ними обращаться, ездит на них и по хозяйству всё умеет, про неведомую до сих пор жизнь переселенца всё знает.
В новых условиях силы, и способности в нём открылись. Стал мастеровым, хозяйственником. Видела бы мама теперешнего отца, может никакого развода не состоялось. По моим наблюдениям глаза у неё, самой, счастьем новобрачной не светились. Мы, с ней, её замужество не обсуждали. Но каждый раз, после возвращения из Крыма, она внимательно слушала мои рассказы, а перед новой поездкой приветы передавала, и даже подарки …
***
Дед в канун моего приезда, по разговорам бабушки, уехал в Симферополь. Один, выполняя чьё-то задание. Вернулся недовольный. Всю ночь ходил по дому, постукивая палкой, горько вздыхал, даже постанывал. Я вскакивал, предлагал малую медицинскую помощь, но дед отмахивался.
Утром спросить его, в чем дело, не решился, спросил лишь о самочувствии. В полдень пришёл незнакомый мужчина. Дед увёл его к себе, в комнату, и они долго беседовали.
— Ани, кто это? Вроде не из нашего посёлка?
— Новенький. Недавно переехал… Фархатом зовут. Бобылем живёт. На самом краю посёлка его избушка. Тебе отец про него говорил, помнишь? Всё, ищет родственников своих… Да, судьба, — бабушка вздохнула. — Дед наш помогает ему: ездил с ним в краевой архив, запросы делали, вместе и на могилках … дед по- арабски читать пытается…да, где там! Вон и давеча в город ездил. Бумагу, какую то, привёз, вроде нашёл в архиве списки… места захоронения… ещё с войны…
— А кого ищет?
— Отца и мать. Отца, как выяснилось, немцы забрали… Ну, это уже верная смерть, а вот мать, — тут вдруг бабушка зашептала, — наши… из органов… где-то в этих местах… загубили. Через мужа своего муки нечеловеческие приняла. Того в предатели записали. Вроде, возле того лесочка расстреляли… ещё кого-то… и в общей могиле закопали, как жену предателя. Где вот теперь правды дознаться?!
В это время незнакомец вышел. Быстро попрощался и торопливо ушёл. Всё, что я успел разглядеть это коротко, седым ежиком, стриженая голова, жёсткие впалые глаза и острая худощавая фигура, к тому же бедно одет.