— Подружки мои! Подружки! — не то горевала, не то восклицала бабушка. — Вот ведь! Сидели у меня на кухне чай пили, к спокойной старости готовились и вдруг на тебе — жизнь повернулась, и нет нас! Вернее, мы есть — кухни нет!
— Теперь у каждой твоей подружки своя кухня, — снова подавал голос дед. — У одной в Греции, у другой в Германии.
— Погоди, а Таня, наша?! Я про неё забыла спросить!
— Ты вчера спрашивала… Она на месте. Такую международную свадьбу для младшего сына отгрохала! Корейцы со всей Карагандинской области, Уштобе, Ташкента приезжали. А со стороны невесты, по–моему, со всей республики набежали…. Невестка, теперь, у неё… казашка…Айка… с ними живёт…
— Да, что ты?! Я её часто вспоминаю, когда овощи готовлю. Ох, рукастая была! Она меня, знаешь, многим салатам научила. Да и я их тоже…
— Помню, — тут дед стукнул палкой, — твои ночные курсы …занятия с тестом. Дверь хлоп- хлоп…туда – сюда.
— Да, ну тебя, старый! Зато теперь по моим рецептам пироги пекут и меня добрым словом поминают. Главное, что все счастливы! У всех дети, внуки… опять же вернулись на родину — здесь бабушкин голос дрогнул.
Отца в то лето я видел изредка. Тянулся к нему, скучал, но знал, что работа у отца случайная, постоянной не было, и он ею дорожил. Когда она появлялась, он срывался из дома и надолго уезжал. Находясь же дома, старался внимание уделял мне, хотя и занят был ещё постоянно хозяйством, да бесконечным приусадебным строительством.
Часто вечерами, на закате, выходили за посёлок, в лесок или на восточные холмы, или на западные склоны. Ходила, с нами, и бабушка, но непросто так собирала разные растения. В конце каждой такой вылазки все свободные руки были полны местными травами: горной мятой, чабрецом, барбарисом, цикорием. Дома всё раскладывалось в строгом порядке и небольшими пучками развешивалось в сенцах главного дома для сушки и правильной сохранности.
Иногда всей родственной компанией, на двух машинах, мы ездили купаться к морю. Это был праздник! Бухточки всегда выбирались безлюдные, с песочком, со спокойной волной.
Плавали, ныряли до синевы, под наблюдением старшего дяди. Он — бывший спортсмен, пловец, выросший в Карагандинском центральном плавательном бассейне, набирался терпения, подолгу сторожил нас на берегу. Затем длинным свистом собирал всех на берег и делал заплыв сам. Мы же отогревались на песке.
Поздним вечером, нас, притихших и уставших, внуков кормила бабушка и мы безропотно укладывались спать.
Последующие два года приехать не удавалось. Проходил практику, ездил к маме и её родственникам, утрясал проблемы с жильём — одним словом сплошные хлопоты.
****
На третий год приехал только на месяц. Привёз подарки, приветы и самостоятельное решение о переводе в Новосибирский мед институт.
— Значит… к маме! — только и сказал отец.
Именно в то лето случилось мне стать благородным свидетелем сцены из чужой жизни. Всё, что я тогда увидел — всего несколько минут — меня глубоко поразило и тронуло. Сильно впечаталось в мою память и осталось на всю жизнь.
В день приезда я мельком видел отца. Он торопился по делам и поэтому мы только обнялись с ним, как он сел в машину и уехал. Поздним вечером, ложась спать, я всё теребил бабушку: