Из разговоров старших стало ясно, что земля эта соседствовала рядом со старым татарским кладбищем. Столь странное соседство обсудила только бабушка. Дети и внуки не посмели. Дед, на удивление, был рад. Казалось, именно это соседство и послужило последней каплей для немедленного переезда.
Мы, с мамой, а поначалу и с отцом остались в Караганде. Отец, какое- то время, виновато мотался между грозным дедом и недовольной женой, но вскоре затих на новых крымских землях, увяз в хозяйстве. Он часто мне писал и в каждом письме звал приехать. Я подрос и, действительно, стал ездить самостоятельно, к своей татарской родне на новую родину.
В конце девяностых мама, получив развод, уехала из Казахстана. Переехала к сестре в Новосибирск и вскоре вышла замуж. Все! Многолетнее недовольство деда и упреки жены для отца закончились. На воле остался и я — студент первокурсник мединститута. По праву полукровки мог выбрать с кем и где мне жить дальше.
****
Хорошо помню свой первый приезд. Отец встретил меня в Симферопольском аэропорту на старом, ещё с Караганды, жигулёнке. Весь смущённый, растроганный. Всю довольно дальнюю дорогу я на него не мог наглядеться. Всё в нем сильно изменило. Похудел, потемнел и, на удивление, сделался суетливым. Он тоже поглядывал на меня, клал руку на плечо, говорил слова, каких я никогда не слышал от него за время совместного проживания.
Ехали долго. Пейзаж знакомый — степной, может более расцвеченный, чем родная степь Центрального Казахстана. Всюду виднелись маленькие стихийные поселения, подобно цыганским стойбищам, разбросанные без всякого плана и логики.
Наконец, приехали в небольшой татарский посёлок. Было шумно от ребятни, снующих по хозяйству женщин и стука- звона ближнего и дальнего строительства. Одноэтажные домики располагались по обе стороны одной широкой улицы, с редкими деревцами. Возле одного такого дома у калитки стояла бабушка:
— Балам мой!
У меня во рту всё пересохло от волнения: как же она постарела, высохла, почернела. Видно этот великий татарский переезд дался ей нелегко.
Набежали братья — сёстры. Все говорили разом, теребили. Тащили мою сумку и меня в дом. Я на всех таращил глаза. Удивлялся: как выросли и возмужали двоюродные браться?! Как повзрослели, похорошели сёстры?!
В доме меня встретил дед. Важно и неторопливо расспросил про мою учёбу, про маму так, словно не было между ними никаких многолетних огорчений.
За большим, уже новым, столом, в говорливом родственном кругу я вдруг поймал себя на мысли, что это уже было, в прошлой жизни: обеденный стол, самовар, тоже самое угощение, те же самые лица и голоса…но сейчас это, уже совсем, по-другому.
После застолья родня повела показывать хозяйство. Оно было обширным. С улицы дом казался, как у всех, зато за фасадом оказалась целая усадьба. Помимо хоздвора с курами, баранами и двумя коровами, буквой «г» стояли ещё два немаленьких дома. Это дома старших дядьёв. Посередине двора глубокий артезианский колодец, на который ушла, как мне сказали, половина привезённых из Казахстана денег.
Я зашёл в каждый дом и в каждом угощался. Дома были саманные, из кирпича сырца с соломой. Внутри такого дома знойным крымским летом прохладно. Дальше смотрели огород, который мне, городскому жителю, показался до безнадёжности бескрайним. Затем потащили в близлежащий лесок показывать пасеку и так до самого позднего вечера.