Рашид быстро повернулся к ней— её тучность, высокий рост и мужиковатость манер действовали на него успокаивающе— и принялся объяснять, мучительно подбирая мятущиеся слова: «Она… там… он… я ведро… она… бак, бак!» — Рашид почувствовал, что нашёл важное и понятное слово, и принялся повторять его, размахивая рукою по направлению к мусоpке: «Бак, бак!».
«Hу, пойдём, — лениво сказала соседка, щуря ослепленные солнцем глаза, — посмотрим, что тебя так напугало». Она медленно пошла вслед за Рашидом, тяжело переставляя полные, с рубцами вен ноги и тихо покачивая полупрозрачным пластиковым пакетом c круглым караваем внутри. Повернув за угол дома, она остановилась, словно устав, и, приставив ко лбу ладонь, посмотрела на баки. Из крайнего выглянула круглая кошачья голова, раздражённо взглянула на подошедших людей, и вот уже весь грациозный зверёк показался над краем бака, спрыгнул на землю и поспешно исчез в кустах подле дома.
«Это кошка. Всего лишь кошка», — закрываясь ладонью от солнца, сказала соседка, повернулась и пошла назад.
«Hет! — крикнул Рашид. — Там она… там…» Он попытался схватить женщину за руку, остановить, вернуть к баку, но она уже твёрдо и тяжело уходила, добродушно бормоча: «Это кошка, чего ты её испугался? Глупенький, это всего лишь кошка…». И Рашид не смог остановить её шаг и её уверенные слова, он остался один на дороге за углом дома, сел на асфальт и тихонечко заскулил, не в силах открыть свою тревогу кому-либо ещё.
Он сидел довольно долго, так долго, что ему начало казаться, будто ничего не случилось, и всё в мире осталось по-прежнему. По дороге метались теневые отражения ветвей деревьев, лёгкий летний ветерок перебирал волосы, сварливо чирикали воробьи, но уже близился полдень, и всё двигалось медленней, ленивее, словно собираясь замереть вовсе. Рашид успокоился, принялся даже разглядывать комочек бумаги, влекомый ветром мимо него, но случайно повернул голову к мусорным бакам и увидел два ведра. Вспомнил о своей обязанности, вспомнил и о ребёнке, лежащем в баке. Ложное очарование вокруг него исчезло, мир словно нахмурился, и Рашид тоскливо подумал, что уже не сможет восстановить прежнюю ясность, а помочь ему никто не хочет.
Он встал, подошёл к вёдрам, поднял заполненное картофельными очистками и вновь остановился. Если высыпать содержимое ведра в мусорный бак, а потом вернуться домой, то всё словно бы останется прежним, привычным, однако — на время. Ибо он-то, Рашид, будет знать, что в порядке мироздания произошёл какой-то сбой, нарушение, и нарушение это, как и всякое нарушение, медленно потянет за собою цепь мелких изменений, и когда-нибудь всё, всё вокруг потеряет привычную беспечность, станет непредсказуемым, а потому опасным, но пока только Рашид догадывается об этом, только он знает о существовании засыпанного отходами ребёнка, маленького ребёнка, такого маленького, что соседка со второго этажа его просто не заметила и потому не смогла ничего исправить.
Рашид опустил ведро и заглянул в бак. Он надеялся, что ребёнок исчез, но ребёнок находился там же. Рашид медленно опустил руку в бак и дотронулся до влажного маленького тельца. Ничего не произошло. Рашид знал, что касаться детей ему нельзя, запрещено, об этом не раз говорила мать, а молодая соседка из квартиры напротив однажды дико и страшно закричала, когда он потрогал крошечную ручку младенца, лежащего в нарядной розовой коляске, и сильно напугала Рашида. Она выхватила заплакавшего ребёнка из коляски, прижала к себе, оберегая от неведомой Рашиду опасности, и с тех пор всегда пpи виде Рашида суетливо бросалась к своей дочке, уже первокласснице.
Рашид осторожно вытащил ребёнка из бака. Он был скользкий и маленький, держать его было трудно, и Рашид положил младенца в ведро с картофельной кожурой. Он с интересом рассматривал ребёнка, трогал маленькие пальчики, тёмный пух на головке. Ребёнок не шевелился. Один раз послышался слабый писк, но Рашид не был уверен, что звук действительно исходил от ребёнка. Из кустов вышла кошка, присела в отдалении и, чуть наклонив набок голову, посмотрела на Рашида. Рашид с тайной гордостью вынул облепленного картофельной кожурой ребёнка из ведра и показал кошке. Кошка принялась умываться. «Ра-аши-ид, — раздался приглушённый расстоянием крик, — Рашид, ступай домой!» Рашид вздрогнул, поспешно положил ребёнка снова в ведро — нужно идти домой, его уже зовут, им уже недовольны. Hо странную находку нести домой нельзя — мать запрещает приносить что-либо с улицы. Рашид забеспокоился, принялся ходить вокруг баков, тревожно осматриваться. Лучше всего было вызвать мать на улицу и показать ребёнка, тогда она, быть может, позволит его забрать. А пока ребёнка нужно где-нибудь спрятать. Рашид подумал было положить его назад в бак, но это место не казалось ему теперь надёжным — слишком легко он его там обнаружил. Рашид взял ведро с ребёнком, обогнул дом, подошёл к своему подъезду. Нигде никого не было, полуденное солнце всех разогнало или растопило своими беспощадными жаркими лучами, исчезли и сосед с приятелем, лишь машина стояла на прежнем месте. Рашид остановился и долго смотрел в открытый багажник. Там, внутри, было сумрачно и пусто, только канистра занимала немного места сбоку. «Раши-ид!» — требовательно раздалось сверху, и он решился. Вытащил ребёнка из ведра, опустил в багажник, довольно прошёлся несколько pаз вдоль машины, подхватил вновь ведро и зашёл в подъезд.
Он очень торопился и потому поднимался долго, два раза падал, рассыпал кожуру, собирал её и вновь упрямо лез по ступенькам. «Почему ты принёс мусор назад? — спросила мать. — И где второе ведро?» Рашид принялся, торопясь и захлебываясь, объяснять, и снова стали скакать местоимения, пропадать слова, он чувствовал, что главное снова ускользало, и мать не могла понять, что там, внизу, случилось нечто странное и пугающее, но он, Рашид, почти всё исправил, теперь нужна лишь её помощь, чтобы довершить исправление. Рашид ухватил мать за платье и принялся тянуть к двери, мучительно повторяя: «Она… он».
«Ладно, идём посмотрим, кто там тебя обидел», — обречённо вздохнула мать, вытерла руки о передник и вышла на лестничную площадку. Она не торопясь спускалась вниз, примечая кое-где на ступеньках выпавший из вёдер мусор и думая, что всё это нужно не забыть убрать, пока не начали возмущаться соседи, да и вообще лучше было бы не отправлять сына выносить мусор, но ему это так нравится… В треугольные окна на лестничных проёмах падал пыльный солнечный свет, сонная дневная дрёма держала плотно закрытыми двери квартир, спуск казался бесконечным, и Рашид принялся что-то бормотать от нетерпения. Наконец они вышли из подъезда, Рашид устремился к машине, к тайнику в багажнике. Hо машины на обочине не было.
По-прежнему было безлюдно и тихо, разве что солнце немного сдвинулось на запад, машины не было. Рашид вскрикнул, несколько раз прошёлся по тому месту, где стоял автомобиль, беспомощно озираясь, словно всё ещё надеясь отыскать пропажу, но ни машины, ни ребёнка не было.
«Что ты ищешь? — спросила теряющая терпение мать. — Пойдём домой». Она взяла Рашида за руку и хотела завести обратно, в подъезд, но Рашид словно оцепенел, стоял столбом, и матери не удалось сдвинуть его с места. «Да что случилось?» — сердилась она и, не дождавшись ответа, отпустила Рашида, сходила за угол дома к мусорным бакам, принесла оставленное там, но уже пустое второе ведро и зашла в подъезд, приговаривая по дороге: «Иди обедать, пора уже. Слышишь? Иди обедать». Она знала, что в мгновения такого необъяснимого упрямства ни уговорить сына, ни, тем более, увести силой, нельзя, — нужно просто переждать, переждать…
А Рашид опустился на бордюр, рассеянно собрал в ладони стоптанную в пыль землю. Кажущееся спокойствие вокруг уже не могло его обмануть — он знал, что случившийся непорядок не был исправлен, и всё теперь в любой миг могло измениться, вытечь сквозь трещинку сломанного равновесия. Он уже замечал эти не видимые пока для других изменения: серый сумрак, затаившийся в зелени листвы, сетку мелких трещин на небе, камень, с шевелящейся, кривляющейся тенью, скользящие по дороге пылевые смерчики с живыми лиловыми сгустками внутри, пробежавшую мимо весёлую девушку, сжимающую в руках второе, искажённое ненавистью и страданием лицо. Рашид чувствовал, что он не сможет существовать в этом новом страшном мире, да и никто не сможет, и бессильно заплакал, смачивая слезами лежащую на ладони пыль. Солнечный свет стал менее ярок, и лёгкая прохлада сквозила порою в пробегающем ветерке, а Рашид всё сидел, боясь поднять голову и оглянуться, — он ждал.
1 2