— Endlich, Irina! Dein Taxi ist da (наконец — то, Ирина! Такси ждёт), — загрохотала она на весь коридор, её тон красноречивей слов говорил о том, что она зла и настроена ехать сейчас же.
— Fahrelos, bitte (поезжай, пожалуйста), — как можно более дружелюбно ответила Ирина, и видя, что Ирма колеблется, добавила, —Ich kommeetwasspдter (я поеду позже).
— Das machtkeinenSinn (это будет неразумно), — похоже, в Ирме заговорила известная немецкая бережливость.
— KeinProblem (ничего страшного), — заверила её Ирина.
— Beeile dich (тогда поторопись), — с заметным облегчением и даже участием выдала Ирма, и тут же посмотрела на экран телефона, — bis bald (до встречи).
Ирина, не дожидаясь, пока Ирма скроется за поворотом, поспешила в номер. На секунду застыла, как перед боем, пытаясь вспомнить, что куда положила.
Перекладывая в чемодан аккуратно сложенные вещи, — годы жизни с Эмре не прошли даром, — Ирина не могла избавиться от мысли, что поступает плохо. И дело было вовсе не в том, что она не успела к отъезду Ирмы, и теперь её отлучка на два дня увенчалась таким несуразным апогеем, что наверняка будет обсуждаться в офисе, и, возможно, иметь последствия.
Гораздо более её волновало, что она предаёт любовь. И если двадцать шесть лет назад, она была молоденькой девчонкой без права голоса, то сейчас она не могла найти себе оправдания. Воспоминания об испытанных в Бурном эмоциях, о нежности Нуралы как укус змеи отравили её. Она дышала, как будто бежала кросс. Голос разума тщетно взывал повременит с решением. Уже все вещи были собраны, а она металась по номеру, открывая и закрывая пустые шкафы по второму или третьему кругу, почти не осознавая, что делает.
И вдруг мрак в голове озарила простая мысль, что Нуралы не просил её остаться. Она даже села на кровать, чтобы справиться с как будто ослепившем озарением. Ей стало совершенно ясно, что всё это не более, чем игра фантазии. Нуралы просто отдаёт дань чувствам юности. И теперь всё, что от неё требуется, это спуститься, доехать с ним до аэропорта, там пожелать ему всего хорошего и разойтись.
Ирина зашла в уборную, оперлась руками на раковину и посмотрела на себя как будто со стороны. Это всегда помогало ей заземлиться. Она вгляделась в глубину зеленоватых глаз в отражении. Пробежала взглядом по морщинкам, и поняла, что не может выйти из этой комнаты, пока не умоется холодной водой и не нанесёт крема, как будто отправляется спать. Грызя себя, что времени остается в обрез, она сходила в комнату и вернулась к зеркалу с косметичкой.
Раз — пригоршня воды в лицо, она ещё может изменить свою жизнь на немыслимые сто восемьдесят градусов, вернуть себе то, чего её лишили, приняв решение за неё.
Вторая пригоршня — так никто не делает, она совершит глупость, если останется в Казахстане. Она вспомнила свои вечера в Мюнхене, когда дома в одиночестве собирала себя по частям, и все вещи в квартире были немыми пособниками её терапии. Одиночество было не страдающее, а выстраданное и потому ценное. Мысль вновь оказаться не на своей территории ужасала. Ей нужны были встречи с Марго по субботам, она не могла себя лишить всего, к чему привыкла. Капли плыли по лицу, она смотрела на себя в подтеках.