— Аблай! Аблай!
Противники сближались, выставив копья. С обеих сторон воины замерли в ожидании: каракалмаки в предвкушении быстрой победы, а казахи со страхом за молодого жигита. Вот сейчас копьё чёрного батура пронзит беспечного выскочку насквозь и всё будет кончено. Вот, вот… Но выскочка, не допуская столкновения, уклонился вправо. Противник остановился, развернулся и снова поскакал навстречу. В этот раз сосунок уклонился влево и, слегка поворачивая, поскакал по кругу. Шонхор, не останавливаясь, повернул за ним. Но вороной не мог догнать рыжего. Наоборот, в скачке по кругу Жалынкуйрык начал догонять вороного, и жигит оказался позади батура. Когда Шонхор понял это и неуклюже развернулся, размахивая копьём, Сейтен снова проскочил мимо на недосягаемом расстоянии. Батур остановился, всё более свирепея от неожиданных действий сосунка-оборванца и теряя бдительность.
Казахский жигит тоже остановился. Пора кончать маскарад. Он отбросил малахай, снял дырявый шапан и остался в белой тюбетейке и кольчужной рубашке, надетой поверх кожаной, а щит повесил за спину. Проводя ребром ладони по своей шее, он подразнил противника. Калмак отбросил бесполезный тяжёлый щит. Опустив копьё, он вновь кинулся вперёд, как бык на красную тряпку. Но жигит, легко ускользал от прямых наскоков и, как овод, крутился вокруг разъяренного быка. Шонхору опять приходилось разворачиваться и вертеться в седле с тяжёлым косматым копьем. Он устал и взмок, его конь от веса всадника и такой непривычной нагрузки тоже начал выбиваться из сил.
А Жалынкуйрык только разогрелся и начал понимать игру, затеянную хозяином. Боевой жеребец, натренированный в кокпаре, умел делать короткие и резкие броски, легко менял направление движения, темп бега и аллюры. Его хозяин не суетился и, пуская коня то шагом, то рысью, то галопом, непрерывно кружа вокруг противника, выжидал удобный момент. Оба: и жигит, и конь, — были худыми, сильными, быстрыми и молодыми. Оба слились в одно целое с одним сердцем на двоих — екеуне бір жүрек, как у кентавра.
Солнце поднялось уже достаточно высоко и стало припекать так, что могло зажарить чёрного калмака прямо в доспехах. Он устал быть быком и решил сменить тактику. Стоя на месте, вертя головой и поворачиваясь вслед за противником, калмак тыкал копьём, пытаясь достать сосунка. Пот лил с него ручьём и заливал глаза, рука налилась свинцом, движения стали замедляться, но пару раз копьё чиркнуло по заплечному щиту жигита.
Казахский кентавр продолжал кружить, стараясь зайти сзади. Наконец, поймав момент, он ударом копья сбил шлем вместе с бармицей с головы батура. Теперь бычья шея в обрамление косичек была открыта. Сейтен отбросил своё копьё и вытащил из ножен саблю. Уклонившись от очередного выпада, он резким взмахом на выдохе: Хааа! — перерубил косматое древко.
Батур отбросил обрубок. Осознав, что проигрывает, он вытащил короткий палаш и помчался в сторону своих воинов.
Сейтен довольно усмехнулся. Вот теперь пора. Он приложил плоскую поверхность клинка ко лбу, прошептал: «аруақтар колдасын, алла сақтасын», — и, отпустив поводья, дал шенкелей. Рыжий легко догнал вороного, обходя слева, под правую руку всадника. Убегающий перехватил палаш в левую руку. Преследователь сделал ложный замах и, изменив направление удара, ткнул концом сабли в руку, прокрутил клинок и выбил оружие противника из его левой руки. Шонхор, хлестнув коня, попытался оторваться, но от предсказанной судьбы не уйдёшь. Казахский жигит, привстав на стременах, нанёс наркескеном точный и натренированный удар на выдохе по белевшей шее: Хааа! — голова калмака с хрустом отделилась от тела, гулко ударилась о землю и покатилась в пыли. Брызнувший фонтан крови залил шею коня, и вороной доставил в калмакский лагерь лишь туловище бывшего батура.