Однажды, уже под Новый год, уже выздоравливая, Иван Ильич стоя в тёплом госпитальном халате на лестнице, между первым и вторым этажами, зажав пальцами папиросу, увидел Танечку. Увидел её в объятиях чернявого майора с офицерского этажа. Они весело смеялись, и от обоих пахло спиртом.
— Докурил, сержант? – спросил майор, достав из кармана серебряный портсигар, и ловко щёлкнул защёлкой.
Иван Ильич пробормотал что-то невразумительное.
— Угощайся, — протянул ему майор ароматную «Герцеговину», — и иди, сержант, иди, не понимаешь, что ли?
Иван Ильич взял папиросу и вышел на улицу. Он дышал морозным воздухом, и никак не мог надышаться. А после, машинально закурив подарок майора, вдруг понял, что жизнь продолжается. И глупо в чём-то винить Танечку, или майора, или же себя. Ведь ничего не произошло, и никто не в ответе за те слова, которые никогда не произносились. И не любовь это вовсе, а просто благодарность, просто слабость.
И тогда Иван Ильич почувствовал, что выздоровел.
*
— В августе сорок третьего я был тяжело ранен. Долго лечился в госпитале, потом был направлен в Узбекистан. В Ташкентское пехотное училище. Закончил училище, командовал в нём взводом, ротой, затем перешёл на преподавательскую работу. Давайте последний вопрос, — сказал ветеран, взглянув на часы.
— Во имя чего воевали лично вы? – спросила вдруг учительница Ирочка.
*
Ответ на этот вопрос Иван Ильич искал всю свою мирную жизнь. Он вспомнил Ташкент.
Поначалу, изматывала жара. С середины марта курсанты ходили в одних гимнастёрках, недостаток пищи также ощущался, но на фронте тоже далеко не всегда наедались досыта. Это были не трудности, так, тяготы и лишения, но другим приходилось гораздо сложнее.
Учили их на совесть, хоть и гоняли нещадно. Иван Ильич постигал науку уверенно, сказывался фронтовой опыт, полгода пролетело незаметно, и в августе сорок четвёртого выпустился лейтенантом.
А после выпуска вызвал его к себе новый начальник училища.
— Лейтенант, присаживайтесь. Разговор предстоит непростой, — начал полковник, — принимал дела, и увидел десятки рапортов от офицеров училища, с просьбой отправить на фронт, решил удовлетворить особо настойчивых. Как вы смотрите на то, чтоб остаться в училище командиром взвода?
— Согласен, — сразу же ответил Иван Ильич.
После он долго задавал себе вопрос, правильно ли поступил? Не было ли это трусостью, слабиной? И так и не находил ответа. Иван Ильич понимал, что жизнь лейтенанта на фронте не сахар, что шансы быть убитым у взводного даже больше, чем у рядового солдата. А он – фронтовик, два ранения, медаль «За отвагу» и орден Отечественной войны.
Он убеждал себя, что его опыт будет полезен курсантам. Но всё-таки, подспудно, где-то глубоко, сидела в нём мысль, плохая мысль о том, что он испугался. Только прожив долгую жизнь, он начал понимать, что это была не слабость, а естественное желание выжить, что это стремление и было той движущей силой, что заставляла его сражаться. А жить было можно только отстояв свою землю, только победив. Сама война велась во имя жизни. И именно поэтому, шли они на смерть.
1 2