И вот сейчас этот телефон зазвонил. Первый, самый протяжный звонок, застал Павла с головой в спасении ферзя – искусно спланированный блицкриг терпел крах. Второй звонок ушёл на стремительный, отработанный до совершенства бросок кресла вполоборота, от вспомогательного монитора к основному через центральную консоль с мерцающей точкой на орбитальной синусоиде. «Курилы,» – машинально чеканил он, – «частота Б, наклонение штатное, перигей штатный, Цыкало – Герасимов».
Цыкало. Герасимов. Звонки с третьего по последний слышались уже как бы поодаль на фоне скрипа шестерёнок в голове инженера – космонавты Цыкало и Герасимов уже неделю как возвращены на землю. Станция пуста и готовится ко сходу с орбиты со дня на день. В протоколе – а он знал его назубок, ничего не сказано о том, как надлежит реагировать на звонки со станции в случае отсутствия на ней экипажа. В полной растерянности, он взял со стола гранёный стакан и ошпарил губы горячим чаем. Чертыхнулся, ещё раз глянул на консоль – точка мерцала уже над восточным Казахстаном. Павел потёр лоб, и набрал привычный номер на кнопочном селекторе наземной связи.
— Ага, старик! Ферзю капут, спасай королеву, – бодро прогудело в трубке с привычной задержкой, и Паша чувствовал нутром как сигнал мчался по жилам проводов, прыгал с антенн в небо и обратно на землю сквозь часовые пояса.
— Да бог с ней. Саня, станция может сама звонить? В автоматическом режиме, например?
— Нет, конечно. А ты чего, ещё на волне? Все посты уже отключились – экономим заряд батарей наверху для заключительного манёвра. Уже послезавтра, факс ведь был по постам. Впрочем, какой там у вас факс, олухи таёжные. К вам впору голубей слать.
— Так ведь, – вставил было Павел, но запаздывающий Сашин голос тараторил как заведенный:
— В общем, батареи дохлые, и станция вся дохлая. Вся латана-перелатана. Герметиком по швам клеена. Ещё вопросы, старик? Мне бежать скоро. У нас на подходе мировая пресса, послы, ветераны космоса. Все на взводе, совещаний по пять штук за день – полный пожар.
— Беги, беги. Только вот… Констанция мне звонила. В шесть сорок четыре, с зенита. Сижу, думаю, что делать. Запись в журнал? Или рапорт в центр, по полной?
— Ну, приехали. Ты там в тайге своей, того, мухоморов объелся? Запил, офицер?
— Да говорю ж тебе! Я не ответил. Не знал, что делать. Слушай, а может техника на контур? У Евгенича в Плесецке, помнишь, крыса как-то раз тревожную цепь накоротко погрызла?
— Пашок, ты вахту уже закрыл? Закрыл. Дембель у тебя на носу. Так ты это лучше при себе оставь. Не трынди. Чего доброго, с Цыкало отправят, в психушечку. А ты мне тут позарез нужен, в машзале – трезвый, бритый и разумный! Эм-Ка-Эс будем делать на американские деньги. А там и в НАСУ рукой подать. Гринкарта, кадиллак, ранчо в Техасе – всё, о чём ты только мог…
— А что с Цыкало? – Павел нетерпеливо осёк товарища, пока тот не завёл любимую пластинку об успехах западной космонавтики.
— Э-эх, темнота, – жадный до коридорных сплетен Саша сменил тон и зашипел вплотную к трубке, – Сугубо меж нами, старик, у них же там целое ЧП случилось с последним выходом! Представь себе: сложная консервация, шпангоут заевший, демонтаж ценных частей – часа на два сверх регламента. Жара с морозом попеременно, моча в штанинах, гипоксия. Вот и сорвался дядька. Увидел он там что-то или кого-то, и давай пургу нести. Фал рвать, шлюз клинить. И заклинил бы, да на пустом баллоне выключился. Второму пришлось спешно нырять в скафандр, втаскивать, откачивать. Че-Пе, одним словом! Обоим надбавку похерили за нештат. Ты там тоже подальше от антенн держись, – добавил он с деланой строгостью, – у вас фонит – будь здоров! Конец связи.