– У Джима был, помнишь?
Я набрал номер Джима. Слава богу, он был не из тех, кому надо много объяснять и как-то церемониться в три часа ночи. Джим не стал задавать глупых вопросов.
– Офигеть какой классный адвокат, пиши телефон, — перебил он меня.
– Спасибо, Джим.
– Брось ты, Рус, я всё понимаю, мне самому адвокат нужен практически круглосуточно. А этот из тех, кто отвечает на звонки даже в три часа ночи.
Я набрал номер адвоката. Быстро рассказал ему всё, как есть. Адвокат не спал, судя по звукам из трубки, он явно находился с тёлками в ночном кабаке, но это не помешало ему врубиться в мои слова:
– Предсмертная записка есть?
– Есть. Просит никого не винить.
– Спрячьте, ментам – только копию. И ничего никому не объясняйте, а то наговорите сами на себя.
– Это всё?
– Всё. Если что – звоните. Какой район? Медеуский? Окей, покатит, я там почти свой…
Я повесил трубку и пересказал всё Ержику. Мы сняли верёвки с люстры и спрятали их.
Тут я заметил, что бабушкино бюро открыто. Я подошёл и увидел откупоренный пузырек. Рюмка, стоявшая рядом, пахла каким-то неизвестным мне запахом. Подошёл Ержик. Дрожащими руками он поднёс бутылочку к лицу.
– Рус, это валерианка. Она пила валерианку?! – почти вскрикнул он, но тут же замолчал, испугавшись своего голоса в присутствии мёртвого тела.
– Погоди, тут ещё что-то, — я увидел россыпь таблеток. – Феназепам. Она пила феназепам… Скажут, отравили. Ержик, у тебя баблос есть?
– Есть. Пятьсот баксов, предки оставили. Рус, «Скорая» приехала…
По стенам тёмной комнаты бегал синий прожектор «мигалки».
В незапертую дверь постучали два врача «Скорой». Я встретил их и проводил в комнату.
– Сделайте что-нибудь, пожалуйста, вдруг она ещё живая! – сказал Ержик с тяжелым отчаянием в голосе.
– Включите свет, – коротко скомандовал вошедший врач. Я включил. Врач и фельдшер, двое крепких мужиков, спокойно осматривали тело.
– Так сделайте же что-нибудь?! – Ержик вдруг упал на колени перед бабушкой, припав к её лицу.
– Это труп, молодой человек, отойдите и успокойтесь. Спасти нельзя, — сказал один, тот, кто склонился над ней и осмотрел маленьким фонариком зрачок.
– Может, она живая? – снова спросил Ержик.
– Молодой человек, это трупные пятна.
Мы замолчали.
– А почему вы сказали по телефону, что она повесилась? – спросил, вставая, доктор.
– Так и было, – Ержик протянул врачу стольник баксов. – Доктор, что же мне делать?
– А где ваши родители? – спросил врач, кладя в карман деньги.
– В командировке.
Врач снова наклонился над бабушкой и стал разглядывать следы на шее.
– Если бы вы не сказали сразу по телефону про суицид, никто бы не вызывал милицию. Оформили бы сейчас так, как будто она умерла в собственной постели. Когда человек в таком возрасте, вряд ли кому-то надо его убивать. А теперь ничего не сделаешь.
Врач задумался. Помолчав, он сказал:
– Ничего страшного с вами не случится, – и он стал заполнять какую-то бумагу. Когда он окончил, они поднялись и направились к выходу. Свой чемоданчик они так и не открыли.
– Спасибо, доктор, просто, сами понимаете, мой друг не хочет, чтобы его таскали по инстанциям, ему и так тяжело… – сказал я, провожая их до двери.