И вдруг герои на экране — уже моём, с наклейкой на немецком в углу — стушевались, будто ощутив стороннее присутствие. Я уже было потянулась за пультом — может, стоит просто добавить звук? Но обернулась и поняла, что телевизор стоит прямо напротив стены с рисунком. И сэр Коннери сверху поглядывает на тесную советскую квартирку с насмешкой — с той самой, что скользила на лицах иностранных студентов. А родные для меня стихи Бориса Леонидовича ему, как и им, слышатся набором звуков.
Теперь за этим безмолвным диалогом уже хотелось наблюдать. Женя смущённо опускал глаза, встречаясь взглядом с холёной блондинкой. А Галя, словно чувствуя, что здорово уступает, посматривала на барышню с горечью. Мне же страшно было дышать: как бы ненароком не пошатнуть такой нахлёст культур. Казалось бы — строки стихотворения пропитаны какой-то возвышенной тоской. А ощущение как от шампанского, от лёгкого покалывания пузырьков. Замешательство, будто подглядел то, чего не стоило.
Так я и замерла невольным не то зрителем, не то пассажиром в машине времени. Пока не заметила, что на улице заморосил долгожданный снег.
1 2