Здесь надо напомнить, что революционная идея свободы была актуальной для русских до 1917 года, а для казахов до 1991 года, до полного освобождения от колониализма… Вероятно, речь идет о восприятии переводчиком Орынбаем Жанайдаровым стихов М. Макатаева, в которых освещена идея социализма и коммунизма, а таких стихов у М. Макатаева достаточно. Если вспомнить, что 1969 год — это тот еще социализм, то ничего удивительного нет в том, что и поэт, и читавший его будущий переводчик, были единодушны в восприятии этих идей. Все это уже история, которая не вернется, и нам остается только литературный факт того, что М. Макатаев посвятил одну из своих поэм основоположнику пролетарского учения о капитале, о политической экономии Карлу Марксу, а переводчик О. Жанайдаров перевел ее на русский язык. Да и как можно отказаться от таких замечательных строк:
Есть ли вечно живой человек?..
Есть ли счастья всеобщего век?
Есть ли путь без преград и труда?
Есть ли ум, что не гас никогда?
Есть ли гнев, что был не усмирен?
Где батыр, что не отдал знамен?
Где поэт, что от правды устал?
Где надежды последний причал?
Если спросят, я б Мавра назвал.
Я бы сына Мавром назвал!
Я б вершину Мавром назвал.
Я бы год этот Мавром назвал.
Степь широкую Мавром назвал бы,
Песнь высокую Мавром назвал бы!
Мавром Маркса назвал я в стихах,
Прометеем назвали другие.
Мавр — Фред!
Называли их так
Не враги, а друзья дорогие.
Мавр — Фред!
Они были вдвоем…
Что ж, поэт, размышляй и твори!
Пусть они будут в сердце твоем,
Вдохновенье и совесть твои!
Великолепный перевод с казахского, из поэмы «Мавр», хотя его вполне серьезно можно воспринять как стихи русского поэта!
Впрочем, это лично моя точка зрения на эту проблему. Надо добавить, что в советской литературе, а М. Макатаев по времени был выдающимся советским казахским поэтом, много было очень хорошего, и культура и литература того времени не только наша история, но также и наше достояние и наследие… Не надо об этом забывать.
В молодые годы я дружил с поэтом-бунтарем Токашем Бердияровым, который в свою очередь был близким другом Мукагали Макатаева. Так что мы втроем частенько прогуливались по паркам Алма-Аты, неизменно собирая многочисленную публику. Я и сейчас не злоупотребляю, но частенько был свидетелем злоупотреблений Мукагали и Токаша, был участником веселья, которое устраивали эти два замечательных джигита. При этом, должен сказать, что никогда они не учиняли скандалов, которые им сейчас приписывают «очевидцы». Все у них было в меру, чинно и благообразно.
Мне кажется, что здоровью Мукагали сильно повредили те полтора года, которые он провел в Москве, учась на Высших литературных курсах при Литературном институте. Там, говорят, он пил «безбожно», почти каждый день, от одиночества, от тоски по Родине. Уборщица в общежитии, где он жил, рассказывала, что, сдавая бутылки, которые она собирала под кроватью Мукагали, она построила на вырученные деньги себе дачу… «А нынешние писатели, — говорила уборщица, — слабоваты, пить, видимо не умеют. Какие же они поэты-писатели?..»