Асель Омар
Ержик, fender и бабушка
Рассказ подростка
Мы с Ержиком поднимались по ступенькам лестницы на второй этаж, радуясь, что удалось проскользнуть мимо бабушки Ержика, когда её уверенный голос послышался снизу.
– Здравствуйте, Рустем! – громко сказала она. Я посмотрел вниз и наткнулся на глядящие на меня в упор, знакомые с детства строгие глаза. Пытаясь быть учтивым, я, изогнув шею, подхалимски прошептал:
– Здравствуйте, Галия Алиевна!
– Ты бы ещё с небес спустилась и поздоровалась! – с перил свесились длинные волосы Ержика. Он не очень церемонился со «старухой», так он её называл.
– Очень смешно, я сейчас умру от смеха! – сказала она.
– И без стука не входи!
Она, поджав губы, гордо удалилась.
– До чего же зловредная, – ворчал Ержан, заходя к себе.
– Да брось ты…
– Настоящий монстр. И нечего ржать…
Ержик включил Сантану. Я открыл бутылку швепса. Вдруг дверь открылась и на пороге возникла Галия Алиевна.
– А вы, Рустем, без этого, – она щёлкнула пальцами по горлу, – не можете?
– Я… э… ну почему же, могу… Так это, Галия Алиевна, швепс… – пролепетал я, ставя бутылку обратно на стол и немного облившись от страха.
Родители Ержика были дипломатами, работали в Европе. Большую часть времени Ержик оставался с бабушкой. Родители приезжали на Новый год, привозили сыну кучу подарков. Тогда несколько дней дом заполнялся радостным шумом и суматохой.
Когда-то бабушка жила здесь вместе со своим мужем, дедом Ержика, генералом кавалерии, героем Отечественной войны. Здесь у них родилась Ержикова мама.
В этой старой квартире было очень красиво, особенно в гостиной, где я не раз бывал. Стояло старое пианино Петрофф с вышитой салфеткой на крышке, в углу громко отсчитывали время напольные часы. За стёклами низких инкрустированных сервантов на гнутых ножках поблескивал саксонский фарфор. На стене в рамке висел портрет дедушки на коне, с большими усами, как у Будённого, рядом – дедушкина благодарственная грамота от Верховного Совета СССР за подписью Сталина. И главное, здесь не было современного ремонта, который обезличивает любую квартиру, обывательского духа, а были тень старины и патина истории. На потолке – чуть потемневшие от времени розетки вокруг люстры, по краям – карнизы с тугими завитками античного рисунка. По углам выступали колонны в стиле сталинского неореализма. И старомодный фикус в кадке стоял в углу.
На нижнем этаже располагались гостиная, спальная родителей, комната бабушки и кухня, а наверху – зимний сад со старым кофейным столиком, выходивший на лоджию, и комната Ержика, бывший кабинет деда. После смерти дедушки в гостиную из его кабинета перенесли библиотеку, и это была отличная библиотека. Это я знаю наверняка, поскольку не раз пользовался ею.
Отец Ержика пополнил собрание современными изданиями, и я никогда не забуду те часы и минуты, которые я проводил у этих книжных шкафов. Здесь я перечёл всю античную литературу и литературу европейского Средневековья. Ержика это все мало интересовало, он всегда подбирался к шкафам с другой стороны, где стояли западные классики, Хемингуэй, Кортасар, Маркес. Прекрасные часы, дни и недели нашего детства проходили часто в чтении лёжа на бельгийском ковре, под полосками солнечного света, проникавшими в высокие и узкие окна через тяжёлые старомодные гардины.